Столица для Поводыря - Страница 70

Кое-как усмирил стихию. Завел речь о планировке привокзальной площади. Это тоже было важно. Гости станут получать представление о столице Губернии именно по первым впечатлениям. На вокзале, по себе знаю, никто слишком-то не задерживается. После нескольких недель пути – тем более. Так что первая встреча с моим городом путешественников ждала на привокзальной площади.

Следовало подумать – какие именно здания имеют право на существование в непосредственной близости от станции, а какие ни в коем случае. Может быть, все эти строения построить городу, в едином дизайне, и сдавать арендаторам, как лавки в Гостином дворе? Или наоборот, дозволить самовыражение, а ограничить только высоту и взаимное расположение? Подкинул, в общем, купцам новую забаву. Предупредил, конечно, что застройку будущей площади можно будет начинать только после окончания возведения собственно самого вокзала со всеми его техническими службами. Во-первых, со стройматериалами и мастерами-строителями была настоящая проблема, а во-вторых, мало ли чего! Вдруг мои инженеры решат что-нибудь переставить-передвинуть, или даже, не дай Бог, развернуть «к лесу задом, ко мне передом». Я вот Зборжегскому о залах ожидания, кассовом зале, комнатах матери и ребенка заикнулся, так такие глаза увидел, сова бы позавидовала. Он еще раз переспросил и умчался творить планировки. Так что итог совершенно непредсказуемый.

Купчин я уже выпроваживать стал, когда прозвучал совершенно неожиданный вопрос. Что, дескать, с теми деньгами станем делать, которыми люди, горожане, за понравившийся проект голосуют?

В ответ на мое недоумение, выяснились удивительные подробности первого в губернии всенародного голосования. Оказалось, что мои «копейки или камешки» легким движением руки ленивого переписчика в опубликованном решении губернской строительной комиссии превратились просто в «копейки». Догадливый народ тут же сам додумал, что одна копейка – один голос, и сарафанное радио в полдня разнесла весть по всему городу. К зданию магистрата потянулись первые любопытные – смотреть картины. Сразу бросать в дырки свои кровные никто и не собирался. Неделя – это много. Легко можно успеть обсудить варианты с родней и друзьями, посмотреть на других, подсчитать мелочь в кармане и себя показать. Солдаты охранявшие «избирательный участок» грозились по второму разу никого к ящикам не пущать, но о сумме максимального взноса сами не имели никакого понятия. Сказано же – копейка, а хош двугривенный, или даже рубь кинуть – кто слово посмеет против сказать?

Уже на третий день голосования с самого утра возле урн появился магистрацкий писарь с толстенной амбарной книгой и карандашами. Потому что городским головой было принято решение – записывать всех виднейших людей Томска, проголосовавших за один из вариантов суммой более трех рублей. Имена таких господ, в случае победы полюбившейся им картины, планировалось вырезать на мраморной плите, которую установить в главном зале будущего вокзала. Лотерея, однако! Но и это еще не все! Тецков уже договорился со Зборжегским, что город, после окончания выборов стиля архитектуры, выкупит у автора эту картину. Она будет продана с аукциона, а вырученные деньги пойдут на покупку и установку на вокзале огромных часов. Теперь вот, купцы интересовались, на что я намерен был потратить собранное в урнах богатство.

— Деньги эти – горожан, — словно так и задумывалось, стараясь не обращать внимания на хохот Герочки, вальяжно заявил я. — Значит и подсчет вести, и распоряжаться ими потом должен магистрат. Я, признаюсь, думал памятник на привокзальной площади поставить государю нашему Александру. Но часы – это тоже хорошо.

Торговые люди возмутились. Как это можно сравнивать царя с механизмом каким-то? Решили – одно другому не мешает. Чай не Голопупово какое-нито. Не хватит на памятник средств из ящиков, найдется, кому добавить! Часы и из кассы города можно купить…

Первое мая выпало на субботу. Но навигация так и не началась. Баржи с пароходами остались у импровизированных причалов, а переселенцы на берегу. Потому что в день накануне малой Пасхи – воскресенья, у православных дела начинать было не принято. А в само воскресенье – тем более.

Это была, так сказать, официальная причина. Неофициальная же заключалась в том, что люди – команды кораблей и часть путешественников, попросту отказались покидать Томск до подсчета голосов. Все, кто бросил в темную дыру хоть грошик, жаждали знать… как я подозревал, даже не какой именно из трех, в общем-то неплохих вариантов, победит, а сколько будет денег в урнах!

И вот в воскресенье, второго мая, в полдень, при огромном стечении народа, Тецков с высокого крыльца Магистрата объявил об окончании «сбора мнений». Всё! Голосование закончено, казаки под присмотром писарей собираются снимать опечатанные сургучом урны, и тут примчался местный Гаврош – малолетний сын мастерового, или какого работяги.

— Ой, дяденька, дяденька, не снимайте, я ещё две копеечки хотел бросить! Всю неделю за их варешки шил! — прокричал оголец, протискиваясь ужом через толпу.

— Не велено! — рявкнул казак из караула. — Кончилось это, голосистование, во!

— Да как же так, дядечка, ну пожалуйста, я ж цельную неделю трудилси, чтобы, значит вот, — он разжал кулак.

На раскрытой ладошке мальчика сиротливо лежали две потертые копеечные монеты, а в глазах застыли слёзы обиды.

— Говорят тебе – не велено, шальной, — сбавил тон казак. — Господин городской голова сказали что всё, шабаш.