Столица для Поводыря - Страница 57

Оба встали. Потанин попробовал лихо щелкнуть каблуками, но на мягких гражданских сапогах не было даже плотных подошв. Младший просто поклонился.

— И вот еще что. Мне говорили, вы прокламации какие-то сочинили? Сожгите. Сегодня же. И всех, у кого списки были, о том же предупредите. Некогда нам с вами ерундой заниматься. У нас дом не убран…

Выпроводил задумчивых нигилистов. Апанас уже заглядывал, интересовался, сигналил жестами, что к ужину все готово. Карбышева в приемной уже не было. Я его на вечернюю трапезу пригласил. Тот аж покраснел от удовольствия, и тут же отпросился домой сбегать – переодеться. Странные люди, странные обычаи. Что такого в совместном принятии пищи, что для этого нужно наряжаться, как на прием к царю? Тем более – ужин у меня в доме. То так Миша чужой? Но – нет. Явился во всем лучшем, ботинки так начищены, так сияют – смотреть больно. Медалька на груди. Не разглядел за что именно. Да и важным не счел. Гордится, значит – за дело.

Подумал, на нарядного, в сюртуке из дорогущего сукна, Гинтара посмотрел. На лощеного племянника взглянул, вздохнул, и отправился за парадным мундиром. Мне теперь, слава Богу, тоже есть чем хвастаться. Черный крестик Владимира на траурной черно-красной ленточке – на шею. Станислав, с красно-белой и командорский крест «За заслуги» с темно-голубой, с узкой красной каймой – на грудь. «Клюковку» мою они уже видели, да и неудобно за стол с оружием садиться – оставил шпажонку скучать в углу шифоньера.

У мундира жуткий, царапучий, жесткий воротник-стойка. Хорошо тому, у кого шея длинная, а таким как я – средним – прямо пытка. Но заставляет держать подбородок. Встал перед зеркалом, плечи расправил, спину выпрямил, нос к верху – красавец!

Вошел в столовую этаким князем. Гости мои глаза выпучили и со стульев вскочили. Оба прибалта чуть не до земли поклонились. Миша каблуками щелкнул. По глазам видно – поражены до глубины души. Ладно. Побаловались и хватит. Пельмени не ждут!

— Удачно съездил, иначе и не сказать, — кивнул, и тут же потянулся к золоченым пуговицам. Апанас подскочил помочь. Он меня при параде уже много раз видел, но только теперь вдруг увидел – гордится. Вроде как – эти висюльки на разноцветных ленточках, в какой-то мере, и его тоже. А племянник… как его там… Повилас, вроде – прямо околдован блеском позументов и золотом орденов. Все-таки, люди – немного обезьяны. Знал же, что я начальник губернии и действительный статский советник, да, видимо, раньше в голове не укладывалось. С Гинтаром-то я всегда по-свойски общался. Как со старым другом. Нужно, нужно было этот попугайский наряд на себя одеть, чтоб дошло, наконец, с кем имеет дело.

Мундир тяжело обвис на спинке свободного стула, а я, прямо в рубашке, уже у стола. В животе кишка кишке бьет по башке. Пельмешки паром исходят. Золотистое маслице, как Атлантида, истаивает, тонет среди беленьких, крепеньких тестяных комочков. Штоф с коньяком опять же призывает. Под такое угощение лучше бы конечно водочка. Тем более, что и она – запотевший полуштоф между солеными огурчиками и салатницей с капусткой – присутствует.

— К столу, господа, — командую. — Соскучился по человеческой еде… Водки…

Это уже Апанасу. Каждому напитку – свое время. Или овощу? Или каждому напитку свой овощ?

Чокнулись, выпили. Хрустнули овощами. Спины моих гостей напряжены, не решаются начать есть вперед меня. Приятно, черт возьми. Мелочь, а приятно. Помучил бы, потомил и подольше, но у самого сил нет терпеть. М-м-м… Вкуснятина…

Потом уже, когда первый голод был побежден, когда стало получаться смаковать, пробовать кушанье с разными соусами, обмакивать то в растопленное масло, то в сметанку, то во что-то белесое, напоминающее по вкусу майонез, спросил:

— Ваш дядя не успел поделиться известиями о нашем предприятии. Я имею в виду страховое общество…

К моему удивлению, возникла заминка. Пришлось ждать, пока Гинтар переведет для племянника на немецкий.

— Это что же? Он по-русски не говорит?

— Нет, Герман Густавович, — сокрушается старый прибалт. — Прежде ни к чему было, а теперь обходимся…

— Так как же он с купцами-то нашими общий язык находит? Или что? Толмача к нему приставили?

— Пришлось, — Гинтар разводит руками. Племяш растерянно хлопает глазами.

— Дай ка я догадаюсь, — испортили, гады, настроение. А ведь так хорошо все было. — Народишко-то, поди, страховать свое имущество не торопится? А купцы и вовсе понять не могут, чего это от них хотят? Деньги, что я вам для дела оставил, вложили в какое-нибудь верное дело, и на том все и бросили?

Старик торопится перевести. Молодой тут же пытается оправдаться. Конечно на языке Гёте:

— Однако же, средства ваши, ваше превосходительство, до десяти процентов должны принести…

Карбышев прячет улыбку. Он, кажется, уже меня просчитал, и знает – чем все это общество любителей иностранных языков, должно закончится.

— Повилас? Я правильно помню? — из принципа говорю на русском. В голове не укладывается – как можно затевать какое-то серьезное дело не владея языком?! — Можете считать себя в отпуске. Гинтар? Пока он не начнет сносно говорить, никаких обязанностей у него быть не должно. Это понятно?

— Да, хозяин, — обиделся. Но он должен меня понять. Я его молодому родственнику страховое дело поручил, а это явление в Сибири новое, простым людям непонятное. Тут объяснять надо! А как он будет это делать, если по-немецки у нас никто не говорит? Да и не станут люди деньги иностранцу доверять. Даже под сверх серьезные бумаги. А ну как сбежит?