Столица для Поводыря - Страница 27

Якобсон спрятал мелькнувшую улыбку в усы и приосанился. Понял, что никто не собирается его бросать на произвол судьбы.

— Отправить ее на время в имение? — предложил он. — Пока все не уляжется.

— Боюсь, это невозможно, Иван Давыдович, — качнул головой дядя Карл. — Подле принцессы Марии Федоровны непременно должен быть кто-то от нас.

— Иметь представление о чаяньях молодой иностранной княжны было бы полезно, — осторожно согласился Гинцбург. Было заметно, что он впервые участвует в такого рода разговорах. Прежде столичные жители охотно пользовались деньгами банкирского дома, но не спешили принимать евреев, бывших винных откупщиков из Винницы, в свое общество.

— Быть может, мне еще раз встретиться с Надеждой Ивановной? — просто, чтобы не молчать, когда все обсуждают мою судьбу, сказал я. — Объяснить ей все?

— Я ей объясню, — зловеще пообещал Якобсон. — За это можете не беспокоиться. В нашей семье никакой эмансипэ не будет, покуда я жив.

Лерхе-старший довольно кивнул:

— А не в то ли имение, ты, Иван Давыдович, хотел доченьку отправить, что в приданное обещано?

— Мы на том не сошлись, — покачал головой интендант.

— Ну, уж теперь-то непременно сойдемся, — не согласился отец. Теперь я понял причину его радости, когда первая моя встреча с нареченной этак-то неудачно закончилась. И нисколько не сомневался, что Якобсону теперь точно придется добавить к придарку Вышневолоцкие угодья.

— Господа, — поспешил отвлечь двух стариков от споров барон Штиглиц. — Я рад, что все препятствия к союзу двух прелестных молодых людей остались в прошлом. И все-таки, предлагаю вернуться к делам. Мы еще не слышали мнения Карла Васильевича, по поводу высочайшего благоволения к нашему Герману Густавовичу. Мне известно, что и… эм… Гораций Осипович, по моему примеру, принялся выводить средства из оборота, дабы иметь возможность участвовать капиталами в сибирских прожектах…

Гинцбург удивленно вскинул брови, и тут же натолкнулся на снисходительную улыбку Александра Людвиговича. Учись, мол, студент. Информация – это наше все!

— Мы рассчитывали на то, что бумаги не увязнут в министерствах, — невольно копируя тон старшего товарища, но гораздо более прямо, прогудел бородатый банкир. — Это было бы излишне расточительно. Прелесть прожектов была в их определенности и быстрой оборачиваемости.

— Быстрой? — удивился я. В моих бумагах указывался срок окупаемости заводов в пять лет, и железной дороги – в пятнадцать. И, честно говоря, я сам в этом сомневался.

— Начнем с определенности, — ускользнул Штиглиц. — Карл Васильевич? Не соблаговолите?

— Охотно, Александр Людвигович, охотно. Тем более что с этой стороны нас никакие неожиданности не ожидают. Охлаждение же государя к нашему дорогому Герману не более чем игра. Александр, как вы знаете, чувствительный и совестливый человек. Однако же и он вынужден усмирять свои чувства в угоду политической надобности. Отсюда и удаление Германа из Царского Села, и проявление мнимого неудовольствия. Стоит лишь молодому Лерхе проявить себя в какой-либо иной, не связанной с цесаревичем Николаем области, и высочайшее благоволение тут же вернется.

— Я рад, — без энтузиазма, выговорил я. Нечто подобное я и ожидал. Уж слишком плохой актер принц Ольденбургский. — Тем не менее, мне хотелось бы знать, что господа банкиры подразумевают под быстрой окупаемостью?

— Да что вы, право, Герман Густавович, пристали к этой мелочи, — расправив влажные от пивной пены усы, воскликнул кавалерийский ротмистр. — Не довольно ли того, что ваши прожекты станут осуществляться?

— Отнюдь, — фу, еле выговорил. — Вениамин Иванович. Нет у меня уверенности в скорейшей прибыли с дороги, для которой еще и рельсы не начали делать. Не хотелось бы ввести в заблуждение уважаемых господ. Они ведь намерены существенные капиталы в это дело вложить…

— За это можете не волноваться, молодой человек, — решил успокоить меня барон. — В нашем обществе честное имя куда дороже денег ценно.

— Так и я о том, Александр Людвигович. И я о том. Какая тень на ваши имена ляжет, если мы акционерам пообещаем скорые дивиденды, а их не будет! Да и ваши деньги надолго в строительстве застрянут.

— Да где же застрянут? — заволновался Гинцбург. — Подписаться на акции дороги на миллион – это же таки не значит этот миллион тут же отдать.

— А что же это значит? — удивился я. Надеюсь, вполне достоверно удивился. Потому что уже стал догадываться, что за махинацию решили провернуть эти прохиндеи. Не зря же Рейтерн меня об облигациях предупреждал.

— Это значит, Герман Густавович, что мы с господином Гинцбургом готовы поручиться своим именем в благонадежности вашего предприятия, — опередил еврейского банкира Штиглиц. Судя по выражению лица управляющего Госбанка, разговором он был весьма недоволен. — Кто же иначе рискнет доверить капитал на строительство хоть чего-нибудь в дикой Сибири?

— Спасибо, — я даже ладонь к сердцу прижал, в доказательство искренности. — Огромное вам, господа, спасибо. Но какая же здесь прибыль? Согласно Уложению об Акционерных товариществах, подписка на участие – это выражение готовности выкупить заявленное число долей. Ни о каком участии в распределении какой бы то ни было, даже потенциальной прибыли, речь не идет. Или я что-то неверно понимаю? Я опасаюсь, что…

— Вот только не надо опасаться, — от волнения у Горация Осиповича прорезался яркий еврейско-одесский говор. — Таки мы должны опасаться. Не скажу за господина барона, а наш банкирский дом готов миллион серебром на ваши прожекты положить. А это таки немалые деньги, молодой человек!