У Николая Николаевича, если отбросить всякую высоконаучную шелуху, удалось выяснить три новости. Одну, по его словам – плохую и две хорошие. По мне, так все три были – так себе.
В общем, зипетрила для взрывных работ на Чуйском тракте у меня не будет. Дирекция академии отказалась спонсировать мало относящиеся к медицине работы. Производство нового взрывчатого вещества требовало существенных капиталовложений и сложного оборудования. На заводике Петрушевского в Петергофе только-только начинали сборку купленных на деньги подполковника приборов, но даже если наладка успеет закончится до лета, производство может так и не начаться. Некоторые ингредиенты в России не производятся. Их нужно заказывать заграницей.
Попросил написать список на бумажке. Профессор, совершенно барским жестом, махнул какому-то Саше, и молодой человек тут же накарябал три строчки.
— Все? — удивился я. — Я думал, там на пару железнодорожных вагонов…
— Какое?! — отмахнулся химик. — Гениальность нашего с вами, Герман Густавович, изобретения в том, что оно простейшее! Просто, прости Господи, элементарное! Однако же, этих веществ у нас не делается. Не было нужды, знаете ли.
Чуть ли не пытками, выяснил у развеселившегося ученого, что два из трех самых дефицитных ингредиентов вполне возможно получать из угля. Немедленно попросил его посоветовать специалистов, способных наладить производство у меня в Сибири. Уж чего-чего, а угля у меня – завались. И мне еще чугунку строить. Взрывчатки много нужно будет. Так почему бы самому для своих нужд ее не бодяжить?
Зинин задумался. А потом пообещал прислать одного парнишку. Александра Кирилловича Крупского, едрешкин корень! Ему еще, правда, пару лет в Университете доучиться надо. И хорошо бы за границу на стажировку отправить… А так – весьма извлечением всяческих полезных свойств из каменного угля интересуется.
Поблагодарил. Но с такой кислотой на лице, что Зинин задумался во второй раз. И предложил еще одного студента – Александра Фридриховича Бага. Этот к горючему камню интереса пока не проявлял, но зато спит в обнимку с бутылью царской водки. Кислоты – это его стихия. И парень как раз к лету обучение закончит.
Согласился. Этот – лучше. Пусть приезжает. Жилье и жалование с меня, ум и предприимчивость – с него.
В качестве хорошей новости выступила записка из МинФина. Они отказывались регистрировать Государственную десятилетнюю привилегию на зипетрил без внятной пригодной для промышленности технологии его производства. Что тут хорошего – я не понял, но Зинин аж лучился самодовольством. Оказалось, он уже заказал своему другу и ученику, Александру Михайловичу Бутлерову в Казанский университет разработку недостающего. И тот обещал немедленно взяться за работу.
Сделал вид, будто тоже рад. В ученом мире свои завихрения, и не мне туда лезть.
Третье известие мне понравилось больше всех. А профессору не понравилось, что мне понравилось. Он понять никак не мог – что тут такого? Ну, лежит на складах в Петергофе сто или даже сто двадцать пудов пропитанного нитроглицерином оксида магния, и Василий Фомич Петрушевский совсем не против мне это богатство продать. Разве это повод кидаться руки жать и в щеки целовать?
Не понимает, человек, что мне хоть си-четыре, хоть динамит, лишь бы Чуйские бомы в воздух поднять. Очень уж они мне мешают.
На прощанье без сомнения великий русский химик предложил мне технологию производства анилиновых красителей для ткани. В подарок, так сказать. Но с условием, чтоб фабрика эту краску вырабатывающая непременно находилась в отечестве. Пообещал и даже поклялся. Что это за краска и зачем она нужна – это я уже потом выяснил. А от подарка было грех отказываться.
В общем, благодаря посещению академии, этот день точно не был прожит зря. А ведь, выскакивая из-за здоровенных дверей Министерства Внутренних Дел, думал все – как утро началось, так до вечера и пойдет. Глупо и непродуктивно.
К министру, господину Валуеву, я не попал. Тот был в Царском Селе с государем. Пришлось выслушивать настоящий выговор со скабрезными шутками от министерского товарища, сенатора и тайного советника Александра Григорьевича Тройницкого. Причиной, конечно же, было опоздание с подачей всеподданнейшего отчета.
— Я еще смог бы понять, коли вы, по малости лет, влюбились бы что ли. Или дурную болезнь на водах лечили. Но – нет! Вы иным были заняты! Вы, господин губернатор, с Третьим отделением дружбы водили и с генерал-майором Фрезе государевы земли делили! Кой черт, прости Господи, вас понес на китайскую границу? Орденов захотелось? В малолетстве не наигрались?
— Я советовал бы вам, ваше превосходительство, выбирать другие выражения! — вспылил я.
— Знаете куда можете идти со своими советами? — и вовсе взорвался замминистра. — Мальчишка! Уж не вам меня поучать! Устроили там у себя… Научитесь прежде дела обделывать, чтоб поучать! Давно ли вам няньки перестали молоко утирать?!
— Мне может быть, и недавно перестали, — процедил я сквозь зубы. — А вот вам скоро снова начнут, старый вы дурак!
Встал из удобного кресла и вышел из кабинета. А потом и из министерства. Тройницкий что-то еще кричал в спину, но я не слушал. Вернувшийся, не покинувший друга в трудную минуту, Гера предлагал еще и морду набить этому козлу. Едва не согласился…
И у самых, практически, дверей встретился с директором Сибирского комитета, незабвенным и непотопляемым Владимиром Петровичем Бутковым. Не было бы у меня в голове пассажира – Герочки, прошел бы мимо. Как бы я смог догадаться, что этот низенький и коренастый, практически лысый господин в помятом и с засаленными клапанами карманов пальто – тот самый статс-секретарь государя, начальник канцелярии Правительствующего Сената и управляющий делами Кавказского комитета. Это все, кроме директорства в Сибирском комитете и работы в Особой комиссии по Судебной реформе. А по мне, так обычный потрепанный излишествами Фантомас. Классический младший инструктор какого-нибудь третьестепенного направления в районной администрации.