Столица для Поводыря - Страница 20

Ого! Вот это номер! И как я должен был это абсурдное обвинение воспринимать? Сам принц этакое выдумать точно не мог. Сценарий этого монолога написан совсем в другом месте. Вот только зачем? Наскучил выскочка? Помешал кому-то? Ну так достаточно мне намекнуть, что дескать, а не поехал бы ты в свою Сибирь… Я бы и уехал. Еще и с радостью. И вздохнул бы с облегчением, едва перрон мимо окна бы пополз…

Но ведь нет! Кому-то понадобилось меня не просто выслать, а еще и в глазах царя очернить. А учитывая личность Петра Георгиевича, список этих людей не слишком и велик. На самом деле, если хорошенько задуматься, так и критически короток. И даже может создаться впечатление, словно сам царь желал бы таким образом скомпрометировать меня в своих собственных глазах! Они тут все что? Грибов объелись?

— Дозволено ли мне, ваше высочество, будет попытаться оправдаться?

— Да-да, Герман. Я постараюсь передать твои слова государю.

— Благодарю вас, ваше высочество, — искренне, прижав руку к сердцу, поклонился я. — Прошу передать его императорскому величеству, что все это злобный навет и клевета. Клянусь Честью, ваше высочество, я ни с кем в Санкт-Петербурге или иных землях империи не обсуждал здоровье цесаревича Николая Александровича! И уж тем более, не распускал никакие слухи. Я бы никогда не посмел…

— Довольно, Герман, — вдруг улыбнулся Ольденбургский. — Я понял все, что ты хотел сказать. Я тебе верю. Ты всегда был достойным сыном достойного отца. Я постараюсь защитить тебя от гнева его императорского величества. Идите Герман. Вас уже видно заждалась очаровательная Наденька Якобсон. Идите, и ни о чем не беспокойтесь. Все будет хорошо.

Какой из плюшевого зайца защитник я себе хорошо представлял. Очень хотелось бросить всю эту матримониальную суету, и рвануть в Царское, чтоб поговорить с великой княгиней. Уж Елена Павловна-то, умнейшая женщина, и верно смогла бы объяснить мне эти таинственные маневры.

— Отправляетесь к невесте, сударь. Я сейчас же тоже спущусь.

Ага. Сбежишь тут. Когда два генерала уже добро поди поделили и, мысленно, нас с Надеждой уже поженили.

Мадемуазель Якобсон была невысока ростом. Не слишком крупная грудь, маленькие ушки, узкие ладони. Покатые, невыразительные плечи. Для меня, выросшего в век, когда женщины уже успели завоевать себе право укладывать шпалы и асфальт, эти ее плечики показались и вовсе какими-то недоразвитыми.

Прямой ровный нос. Не курносый, и не свивающий как клюв хищной птицы. Маленький ротик, аккуратный подбородок. Тугая коса кольцом на затылке – по тогдашней моде. Если у Наденьки Якобсон что-то и было выдающееся, так это скулы. Крутые, высокие, равно присущие и прекраснейшим из парижанок, и очаровательным татарским девушкам. Откуда только взялись?! Сам Иван Давидович, что называется – чистокровный скандинав. Датчанин. Его супруга, Эмилия Вениаминовна – из семьи обрусевших немцев. Но так вот загадочно гены сложились…

Надя стояла у высокого окна, о чем-то напряженно размышляя, и от этого неосознанно прикусывая губу. И, видимо, это что-то было необычайно важным, раз даже треск моих каблуков по сверкающему солнечными бликами паркету ее не отвлек.

Я не спешил заявлять о своем присутствии. Обстоятельства дали время хорошенько рассмотреть свою суженную, ну и попытаться хоть как-то разобраться в своих чувствах к этой девушке.

Или, что будет вернее – в полном их отсутствии. Да, она была миловидна, и по рассказам Германа о семье Якобсонов, должно быть хорошо образована. И я мысленно уже смирился с тем, что мне суждено стать совладельцем Асташевских золотых приисков. Но только тогда, в том пустом, залитом светом зале, пришло в голову, что женившись на этой девушке, я буду вынужден кардинально изменить не только образ жизни, но и свои дальнейшие планы! Ведь у меня появится семья… Возможно, и дети… В той жизни как-то не вышло. А тут…

Сердце обдало горячей волной. Дети! Заводы, переселенцы, железная дорога – это для земли, для людей. А что мне? Дети?! Непостижимые, иные существа, в которых станет течь моя кровь. Которые понесут память обо мне вперед, сквозь время…

— А, Герман, — заметила, наконец, мое присутствие девушка. — Нам следует серьезно поговорить. Подойдите ближе…

Я, не чувствуя ног, как-то сумел приблизиться, и поклонился.

— Наши родители сговорились непременно нас поженить, — сурово сжав губки, выдала новость века Надя. — Ни вы, Герман, ни я, не в силах бороться с этим. Однако же, у меня есть к вам одно условие…

Нелогично, но интересно. Я кивнул и улыбнулся.

— Что вы все молча?

— Слушаю вас, мадемуазель, — в эти игры я играть умел лучше ее. Опыт дважды женатого человека, знаете ли. — Что за условие?

— Вы что? — надменно прищурилась дочь главного военного интенданта страны. — Не скажете уже, что готовы на любое?

— Нет, сударыня. А ну как вы попросите луну с неба?

— Какой вы, право… Нет, Герман. Я о другом… Вы, верно, знаете о Катеньке Ольденбургской? О том, как она страдает?!

— Что-то слышал, — был вынужден признать я. Хотя разговор уже мне не нравился.

— О Господи! — всплеснула она руками. — Здесь вопрос жизни и смерти! А он «что-то слышал»! Это драма Великой Любви, и мы все обязаны приложить усилия к воссоединению сердец!

— Кто мы? — все-таки решился я уточнить.

— Ну, я, вы, Машенька Мещерская, Саша Ольденбургский… Он так любит свою маленькую сестричку… Цесаревич Александр… — девушка явно брякнула последнее имя от волнения, или не успев поразмыслить как следует. И замерла настороженно. Как собака – тетеревятница при виде добычи.