Столица для Поводыря - Страница 2

Приглашение на святочный прием во дворце великой княгини Елены Павловны с собственноручно сделанной припиской: «он непременно будет», я воспринял как чудесное избавление от «общественной нагрузки».

Николай медленно шел по расчищенной аллее, время от времени, будто вспоминая, опираясь на украшенную серебряными узорами трость. Еще полгода назад и помыслить нельзя было, чтоб увидеть наследника престола проявляющего слабость. Теперь – нет. Теперь ему стало можно проявлять слабость. Не обязательно стало целыми днями в седле сопровождать маневры гвардии, врачи категорически возражали против ежедневных прежде ледяных ванн. Трость – тоже теперь можно. И, блин, этот высокий, узкоплечий и широкозадый цесаревич должен был быть мне благодарным.

Должен! Но не был. Я и раньше слышал, что наследник весьма сдержан в проявлении чувств. Видел, как он поджимает припухлую, как у всех юных, нижнюю губу. Как по лицу пробегает гримаса боли, когда он думает, что его никто не видит. Но ведь улыбка у него замечательная. Искренняя и открытая…

Еще этот Мещерский! Понятно, что молодой, младше меня лет на пять, чиновник по особым поручениям при особой канцелярии МВД, надворный советник и князь, отчаянно ревновал цесаревича ко мне. Впрочем, я не унывал. Провожают все-таки по уму. Даже в этом, наряженном столицей огромной империи, городе на берегу неприветливого моря.

— А расскажите, будьте так любезны, как вы спасали мне жизнь, — почти безжизненным, потусторонним голосом выговорил наследник. Словно бы – обязан был спросить, но никакого энтузиазма от этого не испытывал.

— Да какая теперь разница, ваше высочество, — хмыкнул я, вызвав мельком брошенный заинтересованный взгляд молодых людей. — Главное – все, слава Господу, получилось.

— Так заговор есть или нет? — угрюмо поинтересовался Вово, пинками расшвыривая аккуратную снежную стену.

— Нет, конечно, — сделав вид, будто опечален необходимостью объяснять прописные истины, вздохнул я. — Неужели кто-то мог в это поверить?

— Но ведь этот… фрондер – Мезенцев…

— Зачем же тогда? — перебил приятеля великий князь. — Чего вы намерены добиться, подняв весь этот шум?

— Я уже добился, ваше высочество, — улыбнулся я. — Вы под надзором опытных докторов. Ваше здоровье вне опасности.

Честно говоря, Никса не выглядел совершенно здоровым. Его явно все еще беспокоили боли в спине, лицо было слишком бледным, а белки глаз – желтоватыми. Но теперь хотя бы его не изводили чрезмерными нагрузками.

— Я вас правильно понимаю? Вы, господин действительный статский советник, хотите сказать, что я был смертельно болен? И как же вы узнали об этом? Или все это… — юноша покрутил свободной от трости кистью руки. — Предложил сделать вам Петр Георгиевич?

— Ваше императорское высочество! Вы позволите мне говорить откровенно?

— Да-да, конечно. И давайте уже… Герман Густавович, по-простому. По имени с отчеством.

Князь саркастически хмыкнул, но ничего не сказал. Мимо пронеслась ватага верещавших от восторга детей. За поворотом аллеи, за деревьями начинался фейерверк.

— Николай Александрович! Давайте уже оставим это! Приказывал мне принц, или я сам, сидючи в Сибири, каким-то мистическим способом разузнал, что ваша жизнь в опасности – какая теперь разница? Мне, моим покровителям, княгине Елене Павловне и принцу Ольденбургскому все удалось. И довольно об этом.

Цесаревич нахмурился и приоткрыл, было, рот, собираясь что-то сказать. Что-то злое и жесткое. Но я его решительно перебил. В отличие от бормотавшего молитвы Германа, не испытывал ни какого пиетета к царствующей фамилии.

— Мне ничего не нужно. Я не намерен добиваться для себя каких-либо должностей или чинов. Я и ордена-то не заслужил…

С Рождественского приема в Зимнем дворце я вернулся в дом старого генерала с орденом Святого Равноапостольного Князя Владимира Третьей степени на шее. С черным таким, эмалевым крестиком на красно-черной ленточке, и камер-юнкером двора, впридачу.

— И в Петербург бы не поехал, коли Петр Георгиевич бы не настоял. У меня в Томске дел намечено – на две жизни хватит. Вот праздники пройдут, встречусь с… С кое-кем, и уеду. Нужно успевать до распутицы…

— Недоимки спешите выбивать? — скривился князь. — Или полы в присутствии перестилать?

Никса фыркнул носом, и полез за платком. Зима вносит свои коррективы. Холодный ветер с моря не у одного цесаревича намочил нос.

— Какие недоимки? Какие полы? — удивился я. Откуда мне было знать, что это, по мнению молодых столичных либералов, основные занятия провинциальных губернаторов.

— Ну, так похвалитесь своими делами, раз уж изволили воспользоваться приглашением государя, — Мещерский сам рыл себе могилу.

— Извольте, Владимир Петрович. Я расскажу… Осенью я начал готовить три экспедиции…

В пути, в холодном полутемном вагоне, было время подумать. Разложить по полочкам все свои проекты и начинания. Оценить вложения. И в людей и в предприятия. Так что теперь, я мог описывать свои деяния достаточно систематически и связно. Причем совершенно не боялся, что мне не поверят. Не то время, не тот мир. Здесь все еще принято доверять данному слову.

Да и кто же рискнет откровенно лгать наследнику престола Российской империи?!

— Теперь же, коли уж Богу было угодно отметить меня благосклонностью государя, я тешу себя надеждой заинтересовать столичных банкиров и сибирским металлом, и железной дорогой…

— И подсунуть царю свои прожекты, — закончил за меня Вово.